[sirlightdragonix]

Донхэ ненавидел лето. Возможно, потому что слишком жарко. А может, потому что летом количество выступлений увеличивалось в разы. И потому, что летом он пришел к этому садисту работать. Господин Чонун был очень строгим и за малейшую провинность наказывал ударом плетью. Донхэ дольше остальных привыкал к такому добровольному рабству. И уйти из этого театра он не мог. Здесь он зарабатывал деньги своим талантом. И заработок был относительно стабильным. Большую часть денег он отсылал родителям, чтобы мать могла купить лекарства для больного отца. Потом уже отсылал, чтобы было, на что похоронить его. Но господин Чонун не отпустил его на похороны. Потому что отец умер летом. В сезон выступлений.
Хёкдже ненавидел лето. Возможно, потому что именно летом оживлялись все его потенциальные невесты. По городу нельзя было походить, не наткнувшись на пару-тройку девиц знатного происхождения, якобы случайно оказавшихся здесь. Может быть, он ненавидел лето, потому что именно летом в их город приезжали всевозможные бродячие артисты, цирки, театры. Эти люди пытались заработать денег своими умениями. Хёкдже было искренне их жаль, и он с удовольствием бы жаловал каждому театру или цирку по пятьдесят даланов. Это не маленькие деньги – на пятьдесят даланов можно было купить три дома и маленький сарайчик. Но, к сожалению, ему было запрещено посещать выступления бродячих артистов. И поэтому летом ему было смертельно скучно и очень трудно. Сложно не поддаться искушению и не пойти хоть на одно представление.
Но это лето отличилось.
- Донхэ, ты готов? – спросил господин Чонун, заглядывая за ширму.
- Да, - ответил он, подправляя рубаху.
- Выходи. Твой черед. Генри и Рёук уже на сцене.
- Понял.
Донхэ понимал, что не зря остался работать у господина Чонуна. Ему нравилось это ощущение свободы, что дарили ему выступления. Он пел, закрывая глаза и представляя, что не стоит сейчас в очередном городе на пыльной сцене перед горсткой зрителей. Нет, он летит и смотрит на себя сверху. И упивается этим ветром, что дует в лицо. Но песня закончилась, и пришлось вернуться к привычному жалкому существованию. Донхэ открыл глаза и посмотрел на зрителей. Те аплодировали и бросали в шляпу Кюхёна деньги. Уже уходя за ширму Донхэ увидел, как от горстки людей отделяется один и быстрым шагом уносится прочь от сцены.
- Хэ, ты только посмотри! – воскликнул Кюхён, считая деньги. Кто-то положил двадцать даланов. – Чтоб меня черти разорвали! Я никогда не видел столько денег!
- Ты хорошо выступил, Донхэ, - послышался негромкий голос хозяина. – Будем надеяться, что этот сезон будет удачнее. Кюхён, деньги в шкатулку, сам – к зрителям.
- Хорошо, - кивнул Кю и проковылял к личным вещам господина Чонуна. Только ему хозяин разрешал иметь дело с деньгами – кроме него самого, разумеется. Просто потому, что Кю не сможет далеко уйти, если что-нибудь украдет. Увы, подарив Кюхёну просто волшебный голос, природа забыла выдать ему полный набор конечностей. У него отсутствовали правая рука и левая нога. Как он выжил, до сих пор оставалось тайной – Кюхён не распространялся о своем прошлом. Специально для Кюхёна господин Чонун заказал деревянные протезы, и все деньги с сегодняшнего выступления должны были пойти на их оплату. Донхэ покачал головой. Когда он, да и не только – все артисты, думали о Кюхёне, на глаза непроизвольно наворачивались слезы. А слезы запрещены. «Мы всегда веселы и радостны. Мы несем людям счастье. На наших лицах всегда улыбка» - три главных правила. Не следуешь им – три удара плетью.
- А сейчас, дамы и господа, на сцену поднимется настоящий ангел. Его голос заставит Вас позабыть обо всем и окунуться в свои мечты. Он подарит Вам свободу от этого скучного существования на земле. – Мужчина, так долго представлявший артиста, наконец, ушел и два невысоких паренька, сидящих на краю сцены, взяли в руки инструменты и начали играть. Хёкдже остановился. Музыка была приятной, не быстрой и не медленной. Парень вздохнул и, натянув капюшон плаща на глаза, подошел ближе. Он не стал смотреть на сцену, просто присел на одну из самых дальних скамей и закрыл глаза, надеясь, что слова мужчины о певце были правдивыми. Когда он услышал голос парня, то поблагодарил всех богов, что тот мужчина был прав. Его голос завораживал, пробуждал самые скрытые пожелания. Хёкдже представил, что он не сидит на скамье в пыльном, душном городе, скрываясь от родителей и девушек. Нет, он ходит по лесу, вдыхая тонкий аромат различных деревьев, позволяя веткам иногда хлестать его по лицу. Но песня закончилась, и пришлось открыть глаза. Хёкдже подошел еще ближе, чтобы дать денег. За такой голос он бы отдал все, что у него есть. Но бросил только двадцать даланов, что были с собой. Посмотрел на парня, что собирал деньги. Так и хотелось его пожалеть, но, судя по уверенной походке и жестоким глазам, к жалости он был равнодушен. Хёкдже быстро ушел оттуда, стараясь не оборачиваться.
Пробродив целый день по городу, он успел трижды проклясть себя и дважды поблагодарить небеса за то, что поддался искушению и услышал голос этого певца. Но он сетовал, что не узнал, где они будут вечером. Артисты никогда не стояли подолгу на одном месте. Они ходили по городу и на самых оживленных улицах начинали свои представления. А каждый день бродит по огромному городу в поисках небольшой повозки - убийство чистой воды.
Но вечером они стояли на том же месте. Теперь зрителей было гораздо больше. Хёкдже, не боясь, прошел в самую середину толпы, чтобы быть ближе к сцене. Но перед ним стоял какой-то высокий мужчина, из-за которого не было видно выступающих. Но Хёкдже было все равно – он пришел слушать. Ему хватило всего одного раза, чтобы влюбиться в этот голос и – вслепую – в его обладателя. Ему было неважно, как он выглядит. Главное – этот божественный голос, дарящий ощущение свободы.
- Господин Чонун, почему мы не поменяли место? – спросил Генри, помогая Рёуку переодеться.
- Сегодня кто-то пожертвовал нам двадцать даланов, - начал хозяин и, игнорируя возгласы артистов, пояснил: - Не думаю, что этот человек будет ходить за нашей повозкой по городу. Поэтому мы все семь дней будем стоять здесь. Всем все ясно?
- Да,- нестройно ответили артисты.
- Прекрасно. Тогда на сцену!
Донхэ осмотрел себя в обломке зеркала. Сегодня он не только пел, но и танцевал. Поэтому и одежды на нем меньше, чем обычно – чтобы не мешала двигаться. Донхэ повторил движения еще раз, глядя на свое тело в зеркало. Возможно, Рёук был прав, когда говорил, что Донхэ – ребенок ведьмы. Он не считал это оскорблением матери, поскольку и она не была обычной. Она гадала всем деревенским женщина, и гадания ее были всегда точными. Может быть, что-то передалось и Донхэ. Поэтому его голос околдовывал людей, а его танец – гипнотизировал.
Уже стоя на сцене он выделил в толпе зрителей невысокого хрупкого блондин, на которого и направил все свое умение. Во время танца он неотрывно смотрел только на него. Тот чувствовал его взгляд, но не видел Донхэ - мешал какой-то здоровяк, стоящий перед ним. Хэ не растерялся и переместился на край сцены. Чтобы танец увлек людей, Донхэ нужно было его кому-то посвящать. Стоя на краю, он смог разглядеть блондина. И понял, что не зря выделил именно его. Эти глаза Донхэ теперь никогда не забудет. Он танцевал, не прерывая зрительного контакта с парнем. Чонун, заметив, что толпа уже ничего не видит, кроме движений Донхэ, отправил Генри опустошать их карманы. Но вовремя передумал и поймал паренька за шкирку. После такого выступления эти люди приведут всех своих друзей. И в конце «тура» можно будет вытрясти из них всё.
Сразу после танца Донхэ запел. Блондин вздрогнул, когда Хэ отвернулся. Опустил голову, уходя в свой мир.
Этот парень точно не человек. Человек не может так двигаться. Так смотреть. Так петь. Хёкдже боялся отвести взгляд во время танца парня. Эти черные глаза не могут принадлежать человеку. Хёкдже не удивился бы, если бы обладатель этих глаз оказался, как минимумом , дьяволом. Но если дьявол выглядит как он, Хёкдже готов отдать ему свою душу. Сразу после песни этого парня Хёк ушел, бросив в шляпу калеке еще двадцать даланов.
Той ночью Хёкдже так и не смог уснуть. Из темноты на него смотрели черные глаза, в тишине звучал завораживающий голос, в тенях можно было увидеть волшебный танец. Наутро он снова ушел в город. Чтобы еще раз услышать. Еще раз увидеть. Он даже познакомился с хозяином этого небольшого театра. Чонун оказался мягким, добрым человеком. Он доверительно сообщил Хёкдже, что они здесь до конца седьмого дня. И сказал, что певца и танцора зовут Донхай. Потому долго нахваливал его, а Хёкдже про себя уже несколько раз назвал парня по имени. И ему понравилось, как звучит его имя.
Все семь дней он ходил на выступления Донхая. Ему уже было плевать, что отец может об этом узнать. Просто он понял, что не сможет жить дальше без Донхая. Он перевернул его внутренний мир, лишил сна и покоя. Хёкдже понял – он сделает все возможное, чтобы Донхай остался с ним. Он не думал о том, что, несмотря на все его таланты, парень может оказаться негодяем. И утром седьмого дня он отправил прислугу за ним.
- Господин, мы привели его, - послышался голос Сонмина – личного слуги Хёкдже.
- Заходите.
- Здравствуйте, - Донхай отвесил глубокий поклон. Потом выпрямился и остолбенел. Он не ожидал в покоях принца обнаружить того блондина, которому он посвящал все свои выступления.
- Минни, оставь нас, - Хёкдже махнул рукой слуге. Тот бесшумно вышел. Потом принц посмотрел на Донхэ: - Ты, возможно, голоден. Садись, поешь.
- Спасибо, - снова поклонился артист. Сел и принялся за завтрак. Но все его движения были скованными, немного нелепыми и до невозможного милыми. Он вздохнул и негромко произнес: - Это большая честь – выступать перед Вами.
- Возможно, - пожал плечами Хёкдже. Он следил за каждым движением, за каждой эмоцией. И все больше понимал, что ни за что не отпустит его от себя.
Когда с едой было покончено, и слуги унесли посуду, Хёкдже попросил Донхэ сесть рядом с ним. Парень, разумеется, согласился. Принц задал пару вопросов о нем. Отвечал Донхай кратко, даже сухо. Но в какой-то момент беседа началась, и они уже не смотрели на то, что у них разные социальные статусы. Донхэ было уютно рядом с этим хрупким на вид блондином. С ним было легко. Легко общаться, легко находиться, легко шутить. С ним можно было снова быть собой. Хёкдже было легко, потому что Донхэ умудрился забыть, что они сейчас во дворце, а он сидит рядом с принцем. Но время, как назло, пролетело слишком быстро. И вот уже Донхэ собирается на последнее выступление. И Хёкдже решается.
- Донхай, сколько тебе платит Чонун? – спросил он в лоб.
- Достаточно, - уклончиво ответил артист. – На жизнь хватает.
- Разве работу в этом театре можно назвать жизнью? – серьезно посмотрел на него Хёкдже.
- Можно, - кивнул Донхэ, не глядя в глаза принцу.
- Донхай, я…. Черт. – Хёкдже обхватил голову руками и сел. – Если ты сегодня уедешь, я сойду с ума. Когда я впервые увидел твое выступление, я потом не мог ни спать, ни есть, ни спокойно жить. Что ты сделал со мной?...
- Простите, - негромко сказал Донхэ. Но его сердце сжималось от боли, потому что этот красивый хрупкий блондин сейчас страдает из-за него. Но Донхэ не мог бросить театр. Он уже пять лет работал с этими ребятами и не мог их бросить. Пусть и ради принца. Донхай подошел ближе, сел перед принцем на колени и, прошептав извинения, поцеловал в губы. Хотя, это был даже не поцелуй – касание. Пока Хёкдже не сообразил, что произошло, Донхэ вышел. Хёкдже коснулся пальцами губ, буравя взглядом дверь, за которой скрылся Донхай. Он понял, что значил этот «поцелуй» - Донхэ выбрал театр. У Хёкдже в душе поднялась буря. Он был готов уничтожить все, что попадется под руку. Услышав шум, Сонмин заглянул в комнату и ужаснулся – принц сломал стол и несколько стульев. Слуга подбежал к Хёкдже и обнял его. А тот лишь беззвучно плакал и шептал имя сбежавшего артиста.
***
- Хёкдже, просыпайся, народ ждет, - услышал он голос, которым грезил последние пять лет. Теперь уже король открыл глаза и не поверил увиденному – на стуле рядом с его кроватью сидел Донхай.
- Как ты?... Как?... Почему? – Хёкдже хотел задать множество вопросов, но не знал, с какого начать и в итоге замолчал.
- Меня пропустил Сонмин. Все же, я не сильно изменился. А вот ты ужасно выглядишь. Тебе надо больше спать, - непринужденно заявил Донхэ.
- Ты знаешь, что я теперь король? – опасно сузив глаза, спросил Хёкдже.
- Ну конечно, Ваше высочество. Поэтому и вернулся. Твой отец ни за что в жизни не позволил бы тебе держать при себе такого дьявольского артиста.
- А если я не хочу тебя видеть?
- Не проблема. Уйду так же, как пришел. Просто я уже не смогу жить без тебя. За пять лет я ни разу не выступил так же, как тогда, перед тобой. Словно растерял все свои умения. Ты отобрал их у меня, чтобы я вернулся. Я вернулся. За тобой.
- И что теперь?
- Теперь я личный певец твоего величества.
- Наглости тебе не занимать. За неуважительное отношение можно и на виселицу попасть.
- Если ты будешь смотреть – хоть в Ад спущусь. С тобой я ничего не боюсь.
- Ты идиот, ты это знаешь?
- Знаю. Твой личный идиот….